Черное платье великой Коко Шанель

Женщина без возраста с худощавым сильным, словно свитым из жгутов, телом, крупными кистями рук, выдававшими ее крестьянские корни, она казалась неуязвимой, скроенной на века. Но на века оказалась ее одежда, заставлявшая мгновенно запоминать имя «Шанель».



Мадам Шанель, жена мелкого неудачливого торговца, умерла так рано, что ее дочка Габриэль не могла припомнить ни одного материнского поцелуя. Об отце речи не шло – бросив дочь на попечение тетушек, он растворился в пространстве безвозвратно. Габриэль Шанель считала, что человеку вырасти вот так, как она – без родителей, в монастырской школе, похожей на сиротский приют, нуждаться, перекраивая старое тряпье, и вообще обретаться в провинции – это как раз то, о чем стоит молчать как рыба. Это, как ей казалось, позор не позор, но хорошего мало. И всю жизнь Габриэль, пресекая коварные попытки узнать о ней правду, самозабвенно толковала, в частности, о любвеобильном папаше, прозвавшем ее за тонкий голосок Коко – «петушок». На самом деле вместо папаши были офицеры, расквартированного в захолустье полка, которые от души бисировали молоденькой Габриэль, задорно исполнявшей в кабаре песенку «Кто слышал Коко в Трокадеро».



Первый, если верить уже Коко, ее любовник сделал для нее две полезные вещи, научил хорошо держаться в седле (это ли не признак так манившей ее респектабельности) и убедил, пока не поздно, заняться по причине посредственных способностей чем-нибудь другим, кроме эстрады. Человек родовитый, само собой, жениться на ней он не мог, да и едва ли хотел. Он лишь несколько расстроился, узнав, что его друг тоже положил глаз на эту пикантную девицу. Но, в общем, все обошлось без крови. Коко стала жить с другом прежнего друга. И этот оказался и родовитым, и богатым. Хоть он тоже не мог жениться на простушке, ему удалось сделать для нее больше, чем первому. Этот второй купил привязавшейся к нему девушке в качестве отступного небольшой магазинчик.



В Коко было много здравого смысла. Она взяла за правило расставаться с любимыми без истерик и направила клокотавшую в ней обиду в рациональное русло – активную работу над шляпками. Вместо ветряных мельниц, даров флоры и фауны – излюбленных мотивов мастериц – она предложила изящные шляпки из соломки с небольшими полями, легкие, удобные в носке. Первые покупательницы – светские подружки второго любовника – моментально расхватывали все. Обилие заказов заставило Коко взять помощницу. Дело пошло.



… Крохотная шляпная мастерская через два года превратилась в салон с сорока мастерицами и постоянной клиентурой. В 1913 году Шанель открывает ателье модной одежды в курортном городке Довилле. Даже разразившаяся Первая мировая война не остановила ее: Она всегда находила рынок сбыта своим вещам. И вот открыто еще одно ателье – в Биаррице.

Что же такого напридумывала эта энергичная, веселая, несмотря на личные невзгоды, модельерша-предпринимательница?



Шанель носит сама и предлагает клиенткам простые, удобные в носке костюмы, прямые юбки с карманами, не мнущиеся юбки-плиссе, длинные жакеты, скрывающие разного рода изъяны фигуры, вязаные пуловеры, увлечение которыми стало новой соблазнительной ересью в царстве моды.

Все вещи, вышедшие из ателье Шанель, можно было узнать по идеальному покрою и высокой культуре шитья. Каждый шов не только разглаживался, но и закреплялся специальной бейкой, позволявшей вещи выглядеть как новой после стирок и чистки. Никаких деформаций! Пиджаки и юбки только на подкладке. Вещь казалась дорогой, изысканной, по сути не будучи ею. Костюм Шанель прекрасно смотрелся и с яркой бижутерией, которую она ввела в ранг высокого прикладного искусства, и с фамильными драгоценностями.



Коко первой обнаружила непревзойденные качества ткани джерси: теплой, уютной, не мешающей движению. Она создавала из нее коллекции одежды, в которой женщина хорошо чувствовала себя в любой ситуации – в гостях, на светском рауте, в модном ресторане, на прогулке или в служебном помещении. Знаменитая отделка цветным шнурком, ставшая фирменным знаком Шанель, явилась источником настоящего покупательского бума.



Конечно, для всех Шанель – это классика вневременная, вечная. Строгость, лаконичность линий, «два шва», создающие шедевр. Но ее многие коллекции носили следы творческого озорства, крушения всех самой же утвержденных правил. Шанель шила «цыганские» платья в пол с кружевными оборками – с украшениями из ленты в виде розетки. Кстати в этом году они обещают снова стать писком моды. Коко создавала очень эпатажные трехцветные платья, казалось бы совершенно не сочетавшихся между собой тонов. Ни на одну манекенщицу она не рисковала надеть этот эпатаж и на подиум выходила сама.



В начале 1920 года в биографии Шанель произошло событие, которое сказалось и на ее женской, и на профессиональной судьбе. По одной из версий у какой-то своей подруги она познакомилась с великим князем Дмитрием Романовым, двоюродным братом последнего императора России Николая II и убийцей «русского монстра» Григория Распутина. Но не только эти подробности делали его интересным. 29-летний князь был редкостно красив. Его высокого, необыкновенно изящно сложенного, в лучшие годы в петербургских особняках называли «севрской статуэткой».



Нет, Дмитрий не производил впечатления изнеженного денди. Он считался одним из лучших спортсменов в России и даже возглавил нашу сборную по конному спорту на международных соревнованиях. Революция сделала его эмигрантом, отняла богатство, но все прочее осталось при нем. Любимец парижских дам, Дмитрий должен был признать, что благодаря им сводит концы с концами. И вот, когда одна из сочувствовавших ему дам пожаловалась Коко, что русский витязь влетает ей в копеечку, Коко сказала: «Отдай его мне».



И взяла. Как умела цепко брать все, что считала породистым, роскошным, редкостным. Она была уже очень элегантна, очень богата и могла себе позволить иметь виллу на побережье- «Бель Респиро», в которой только принца не хватало. Туда увозила она свое российское сокровище и слушала печальные рассказы этого сироты, выросшего во дворцах неслыханной византийской роскоши. Восемь лет разницы придавали ее чувствам что-то материнское. Дмитрий ценил умение своей подруги сочувствовать и утешать.



Коко любила щеголять фразой, что многие свои идеи находила в гардеробах любовников. Если так, то Романов бы сущей находкой. Эта связь пробудила в ней интерес к русскому костюму. Много позже с Запада в российские музеи потянутся модельеры срисовывать форму сапожек, громоздких меховых шапок, шуб, рубах-косовороток, женской одежды, расшитой узорами. Но первой – и восхитившейся этим пиршеством и забравшейся в русские альбомы – все-таки была Шанель.

Князь познакомил ее со своей сестрой Марией, которая на хлеб в эмиграции зарабатывала вязанием и вышивкой. Как-то великая княгиня-рукодельница оказалась свидетельницей жесткого торга Коко с одной компаньонкой. «Неожиданно я обратилась к Шанель, - вспоминала Мария Павловна, - и предложила вышить ту же блузку, взяв за работу на 150 франков дешевле». Коко с радостью согласилась.



Приступая в январе 1921 года к созданию весенней коллекции, Шанель сделала акцент именно на вышивку. Мария, набрав русских вышивальщиц, засела за украшение блузок, туник, пальто. Успех коллекции был колоссален. Шанель давала русской княгине все новые и новые заказы. Она учила ее «жить», говоря, что той не хватает жесткости, необходимой в коммерции.



Однажды взяв ножницы в руки, она отхватила длинную косу своей русской полруги, сделав ей модную прическу. Когда-то она точно такое же проделала и с собой, наврав всем, что спалила волосы, суша их над конфоркой. Судя по тому, что парижанки вмиг вышли на бульвары коротко стриженными, неосторожное общение с огнем сделалось всеобщим поветрием.

К Марии Павловне стали обращаться другие фирмы. По наивности она поделилась своей радостью с Шанель. Та, боясь конкуренции, запретила ей иметь с кем-либо дело.



В конце концов, русская принцесса устала от диктаторских замашек Коко. Ее возмущали страсть к эксплуатации и несправедливость: ведь сама Шанель вовсю пользовалась услугами других вышивальщиц. К тому же Мария Павловна мало-помалу и сама научилась выпускать коготки, и подруги в итоге вдрызг разругались.



Дмитрий, устав от безденежья, женился на богатой американке, до одури в него влюбившейся. Но ни принятие ею православия, ни даже рождение сына не удержали его около заморской красавицы. От скуки он думал застрелиться, но с плачем, жена отпустила его на все четыре стороны. И Дмитрий, эта неприкаянная душа, вспоминая свою жизнь, признавал, что единственной незабываемой женщиной для него всегда оставалась Коко.



Сама Коко выглядела великолепно. Годы шли ей на пользу: такое часто случается с женщинами. От природы не очень красивыми, но умными и со вкусом, которые умеют сделать все из ничего. Ни один из сколь-нибудь примечательных людей не миновал хотя бы мимолетного увлечения ею. Коко все ждала, кто же на ней женится. Дягилев попросил денег на постановку нового балета и получил – Коко любила, чтобы от нее зависели. Потом удивлялась, что ей не собираются возвращать долг. В конце концов, великодушно и самоотверженно, вместе с подругой хоронила его, одинокого.



Пикассо вдруг женился на балерине Ольге Хохловой, дочери русского генерала. С Коко заводили романы женатые философы и писатели – в ее годы это была зряшная потеря времени.

«Маленькое черное платье» Великой Мадемуазель – многолетний бестселлер мировой моды. Это его первоначальный вариант оказался столько простым, лаконичным и элегантным, что моментально завоевал симпатии публики и кутюрье. Культовое изобретение Шанель – хит и нынешнего сезона.



В 1924 году парфюмерная фирма, которую основала Коко, «разродилась» дитем-вундеркиндом. Пять лет хозяйка вынашивала замысел, мучила сотрудников, но созданные духи «Шанель № 5», побили все рекорды продаж. 1929 год сделал Коко королевой и парфюмерии. Скромный прямоугольный флакончик, суперскромная этикетка. Шанель хотела и добилась того, что простота бросалась в глаза.



Наконец, в творчестве великой мастерицы явственно зазвучали английские мотивы. К чему это – мы уже знаем.



Они с герцогом Вестминстерским были бы отличной парой. Он был постарше ее, здоровый, крутоголовый, крепкий, как настоящий английский бульдог. И безумно, сказочно богат, до того богат, что в точности не знал размеров своего состояния.



Перепахавший Старый и Новый Свет в поисках дам, способных дать острые ощущения и излечить от пресыщенности, герцог в Монте-Карло наткнулся на Шанель. И просто обезумел. Стареющая мадемуазель называла его Бонни, и, поняв, что этот «ужасный ребенок» королевской семьи у нее на аркане, помыкала им как хотела. Бедняга герцог, мучимый ревностью и необходимостью то и дело оставлять свою подругу, отчаливая в Англию, не знал, чем купить ее верность. Все оранжереи герцог опустошал собственноручно и громадные корзины орхидей самолетом отправлялись в парижскую зиму. Он охотился в своих имениях за первыми фиалками, возвещавшими весну, и в особой упаковке слал их на берега Сены – for you, darling! Среди пахучей роскоши дама сердца всегда находила коробочку с драгоценностями. Однажды она обнаружила два изумруда огромного размера.



Он все-таки привез свою любовь в Англию и уходил с Коко в море на яхте, представляющей собой настоящий музей. Выдрессированная команда в сорок человек с изумлением наблюдала, как маленькая женщина с глубокими морщинами вокруг рта командует их патроном. «Бони- туда! Бонни – сюда!».



Пять лет герцог не сомневался, что нашел-таки свою женщину. Пять лет Шанель угощала принадлежавший ей модный мир твидом, свитерами, так в будущем прижившимся на берегах Сены. Строгими, застегнутыми на все пуговицы блузками, юбками и брюками в деликатную белую полоску. Но на самом деле притязания Коко к Туманному Альбиону шли гораздо дальше. В воздухе запахло браком. То, что герцог подумывал об этом, серьезно доказывало намерение немолодых людей завести ребенка. Дитя любви! Это был бы тот священный довесок, который склонил бы весы, как ни шипела королевская родня герцога в ее сторону. Отсюда все эти походы по клиникам, звездные гонорары врачам за хоть иллюзорную, но все-таки надежду на беременность. Все тщетно! Верные дети Гиппократа объявили несчастной пациентке, что детей у нее никогда не будет. Это был нокаут. Во всяком случае, для герцога. С пола он поднялся уже другим человеком. В брешь, пробитую приговором врачей, стремительно утекла его страсть. Но, уже настроившись на женитьбу, герцог с носорожьей упрямостью шел к ней, разумеется, уже без французской подруги. Однажды он привез к Шанель свою невесту на смотрины…



Но Коко держала удар. Это несчастный для нее 1931 год был ознаменован коллекцией, где она как будто отрицала свою дорогую простоту. Ее девушки были завернуты в золотую парчу. Одна – в черное кружевное платье с маленькими рукавами, сквозь которые просвечивала кожа. С тех пор мода на них не умирала никогда. Это культовое изобретение Шанель в нынешнем сезоне поднимается на высшую ступень почета.



«Не все немцы проходимцы…» Эта фраза относилась к тем, ко, войдя в Париж не разграбил ее салон по рю Камбон. Она всегда ощущала себя одинокой. И в своем страшном эгоцентризме созерцала происходившее абсолютно равнодушно: немцы ли, французы ли вокруг? Ей слишком плохо были знакомы первые и слишком хорошо вторые, чтобы трепать себе нервы. Она и так несла убытки: Дом Шанель закрыла еще в 1939 году. Разве это не поступок патриотки?

У Шанель объявился любовник-немец. С ее умом она смекнула, что все это ей припомнится. И накануне торжественного шествия генерала де Голля по Елисейским полям ускользнула в Швейцарию. Как говорили, незабвенный Бонни просил своего друга детства Уильяма Черчилля оказать для него эту услугу. Как бы то ни было, Коко не обрили, как это делали с теми, кто имел контакты с немцами.



В 1954 году Великая Медемуазель вернулась на рю Камбон и вновь открыла свой Дом. Ей исполнился семьдесят один год, и возраст притупил ее бдительность. Ее ждал провал… «После первого же платья стало ясно, что стиль Шанель принадлежит ушедшим временам. Мода эволюционировала за эти пять лет». Так писали газетчики. В зале, где собрался весь Париж, было много злорадных усмешек: мадемуазель якшавшаяся с немцами и пережившая французскую дороговизну на Женевском озере, все-таки свое получила. Коко вновь повесила старую шерстяную кофту на спинку рабочего кресла. На что она рассчитывала? Какую еще победу могла одержать в городе, где имена Диор, Живанши, Ланвен, Баленсиага значили уже очень многое?



Шанель взяла реванш в немыслимо короткий срок – за год. То, что с треском провалилось в Париже, было ею чуть скорректировано и показано в США. Маленькие, без затей платья, показавшиеся ее соотечественникам такими сиротскими и жалкими, здесь были приняты «на ура» и распродавались с рекордной скоростью.



- Улица интересует меня больше, чем гостиные, - говорила Шанель. Старая ворчунья распекала одного из своих парижских конкурентов, прибегнувшего к китовым пластинкам.

- Этот человек сошел с ума! Что будут делать его клиентки, когда им понадобится нагнуться? А другой, со своим стилем под Веласкеса? Вам нравятся эти дамы в парче, которым стоит сесть, как они становятся похожими на старые кресла?



Шанель упорно повторяла, что одежда, несмотря ни на что, должна иметь естественную форму, не сковывающую движений. Она, едва ли не единственная среди кутюрье, предчувствовала, что в мире высоких скоростей жизнь прекрасных фантазий ее молодых коллег будет исчисляться мгновениями, проведенными манекенщицами на подиуме. «Любая мода выходит из моды, стиль – никогда!».



Шанель держалась. Однажды, сбежав с нудной вечеринки, она пошла полюбоваться морем. На пустынном пляже встреченный ненароком незнакомец сказал: «Такой шикарной женщине небезопасно ходить одной». Коко разрешила ему проводить себя. У дверей он спросил: «Я к вам? Или вы ко мне?». Коко было крепко за шестьдесят, незнакомцу крепко за двадцать.



Королевы, «звезды» экрана, президентши втихомолку от молодых кумиров моды изменяли им со старой Коко. Ей исполнилось восемьдесят, когда Жаклин Кеннеди в Далласе держала на коленях голову смертельно раненного мужа и кровавое пятно расплывалось по юбке, сделанной на рю Комбон. Жаклин-вдова вышла хоронить своего Джона в маленьком черном платье, придуманном женщиной, которой некого было терять и некого оплакивать.



А кто будет жалеть ее? В восемьдесят восемь вполне естественно задать себе этот вопрос. Шанель слегла, когда еще были силы добраться до рю Камбон и умереть в рабочем кресле. Но она представила, как слезливо опишут это в газетах и ее покоробило от безвкусицы. Эстетика смерти оказалась подвластна ей, как и вообще вся эстетика – она умирала в своей спальне, почти пустой белой комнате, которую любила за простоту. Рядом на тумбочке стояла русская икона. Она никогда не расставалась с ней. Это был подарок Игоря Стравинского. Перед глазами уходящей безвозвратно плыли бывшие когда-то явью картины: «Бель Респиро», прекрасное безлюдьем. Стравинский готовый бросить семью, чтобы жениться на ней, и русский принц, которого любит она, по имени Дми…